Причудливо переплетаясь между собой, дополняя друг друга, они создают неповторимую поэзию А. А. Фета, В его лирике отчетливо чувствуется слияние внутреннего и внешнего мира. При всей конкретности описания природы стихи Фета строятся по-особому: вначале дается пейзаж - зримая картина природы, нарисованная яркими красками и проникнутая определенным настроением, а в конце выражается лирическое чувство , раскрывается его внутренний мир:
Я пришел к тебе с приветом
Что оно горячим светом
По листам затрепетало...
Стихотворение «Шепот, робкое дыханье» начинается с выразительного описания летней ночи, которая сменяется рассветом, появлением первых лучей солнца, и в отношениях между влюбленными наступает та же ясность, умиротворенность. Заканчивается стихотворение наступлением зари, символизирующей начало нового дня жизни природы и человека:
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря! Заря!..
Так легко, незатейливо, романтично в произведениях А. А. Фета во внешний, иногда идеализированный мир вплетается внутренний, духовный мир человека, заставляя нас, читателей, почувствовать, насколько они близки. Поэзия Афанасия Афанасьевича Фета отличается мелодичностью, музыкальностью. Именно поэтому она послужила прекрасным материалом для романсов многих русских композиторов: Чайковского, Рахманинова и др. Как справедливо заметил М. Е. Салтыков-Щедрин, романсы на стихи Фета «распевает чуть ли не вся Россия»:
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы,
И я слышу, как сердце цветет.
Особое место в творчестве поэта занимает любовная лирика, насыщенная трагедийностью и глубоким психологизмом в раннем творчестве, в более поздних стихах обретает более жизнеутверждающие и оптимистические мотивы. Например, «Еще одно забывчивое слово...» или «Хоть счастие судьбой даровано не мне...». Ценность поэзии А. А. Фета - в ее необыкновенной чистоте, возвышенности, очищенной от обыденности и пошлости, в ее необыкновенной музыкальности. Поэзия Фета выдержала испытание временем, и в наши дни он является одним из самых читаемых поэтов-классиков.
В поэзии А. А. Фета главными темами являются темы природы, красоты, любви. , как представитель чистого искусства, считал, что поэзия призвана воспевать прекрасное и не должна никаким образом вмешиваться в политику. В довольно узкий, но прекрасный и изящный мир поэта не могла проникнуть грязь жизни, ее проза и зло. Философия его творчества оптимистична, несмотря на некоторые мотивы грусти и печали. Его поэзия жизнерадостна, легка и гармонична. За внешней простотой открываются неповторимость и естественная красота, которые составляют основную прелесть его творений - любовь и гармонию.
Стихи А. А. Фета показывают прекрасный и чистый мир природы, ее безыскус-ную красоту и свежесть. Стихотворения, посвященные природе отличаются необычай-но наблюдательностью и реализмом, с которым автор описывает пейзажи. Описания природы разнообразны, неодинаковы; они открывают разные ее стороны, неуловимые оттенки, движения души поэта, переданные словами. Особенно часто в своих произведениях на тему природы Фет рисует картину времени года весны и времени суток утра как время пробуждения после долгого сна. Утро и весна - словно глоток свежего воздуха, словно рождение новой жизни!
Это утро, радость эта,
Эта мощь и дня и света,
Этот синий свод,
Этот крик и вереницы,
Эти стаи, эти птицы,
Этот говор вод…
В каждом слове слышится пение птиц, шум ручья. Каждая строчка наполнена ярким солнечным светом, запахом трав и цветов. Простое волшебство, с которым автор открывает перед нами завесу серых будней и показывает чудесную картину природы, заставляет изумляться тому, какое удивительное воздействие оказывают эти строки, когда читаешь:
Я пришел к тебе с приветом
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицой встрепенулся
И весенней полон жаждой...
Этот мир состоит из частей, на первый взгляд незаметных или привычных нам: травинка, цветок, ручей, солнце, трели птиц; автор же стремится пробудить в читателе новую грань отношения человека с природой. Напоминая о красоте вокруг нас, Фет призывает взглянуть на этот прекрасный мир вновь и почувствовать все то, что чувствует сам автор, то, что его переполняет и что он так стремится излить в душу читателя.
Любовь, природа, поэзия - эти понятия для Фета является родственными, они выражают сущность бытия, ее смысл. Поэт , раскрывая прекрасные черты в природе и человеке, проводит определенную параллель между той природой, которая нас окружает и той природой, что таится внутри каждого из нас - это природа человеческой души, и, действительно, в них можно найти много общего. При этом автор ставит совершенную красоту и мудрость природы в пример как идеал, к которому душой необходимо стремиться.
Несмотря на то, что современники Фета считали его "второстепенным" поэтом, не воспринимая его творчество и считая его поэзию не отвечающей духу времени, стихотворения этого великого поэта, дойдя до нашего времени, не потеряли актуальности и своего значения в русской литературе. Не менее важной его поэзия является и в эстетическом плане, воспитывая в читателях умение понимать и любить всю красоту мира вокруг нас, призывая вглядеться вглубь этой красоты, прочувствовать и насладиться ею.
Свое особенное звучание обретает в лирике Фета и другая традиционная тема - назначение поэта и поэзии . В статье, посвященной стихотворениям Ф.И. Тютчева, Фет подчеркивает два необходимых, по его убеждению, свойства истинного поэта - «безумную, слепую отвагу» и «тончайшее чувство меры». И далее он пишет строки, вызвавшие весьма ироническую реакцию критиков, но в полной мере отвечающие представлениям Фета о назначении поэта: «Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик».
Творчество уподобляется поэтом стихии, однако оно не только властно захватывает человека, но и обладает способностью его преображать, просветлять его, даровать ему крылья, возносить над землей («Я потрясен, когда кругом...», 1885). Власть творчества называется «неземной», «неизреченные глаголы» - доносит шепот «светлого ангела» Бога. Человек творящий - и парит, и одновременно «горит»:
Я загораюсь и горю,
Я порываюсь и парю
В томленьях крайнего усилья
И верю сердцем, что растут
И тотчас в небо унесут
Меня раскинутые крылья.
Творчество почти неизменно осмысляется Фетом как подъем ввысь - полет или восхождение. Это и дерзновение человека - его попытка коснуться мира высшего, чуждого ему, запредельного. Эта мысль прозвучала в стихотворении «Ласточки», 1884. Стремительный полет ласточки вниз, к «вечереющему пруду», легкое прикосновение ее крыла к «чуждой стихии» уподобляется творческому порыву, вдохновению - столь же дерзкому устремлению на «запретный путь» и готовности «зачерпнуть хоть каплю» «стихии чуждой, запредельной».
Творчество - это и горение, но горение, которое требует всей жизни поэта. Оно сродни горению зари, но за это горение поэт отдает свою жизнь. Эта мысль прозвучала в стихотворении 1887 г. «Когда читала ты мучительные строки...»:
Когда читала ты мучительные строки,
Где сердца звучный пыл сиянье льет кругом
И страсти роковой вздымаются потоки, -
Не вспомнила ль о чем?
Я верить не хочу! Когда в степи, как диво,
В полночной темноте безвременно горя,
Вдали перед тобой прозрачно и красиво
Вставала вдруг заря,
И в эту красоту невольно взор тянуло,
В тот величавый блеск за темный весь предел, -
Ужель ничто тебе в то время не шепнуло:
Там человек сгорел!
Поразительно выражена в этом стихотворении столь дорогая для Фета мысль о том, что источник красоты мира, его сияния и его поэтического отзвука в исповедальных строчках - «горение» человека, абсолютная самоотдача поэта, служение и миру, и поэзии.
Один из характерно фетовских мотивов, связанных с темой поэта и поэзии, - это мотив пути со святым знаменем («Оброчник», «Озираясь на юность тревожно…»). Путь героя проходит через лес, призванный символизировать трудность творческих исканий, возможно, их опасность. Но смысл этого пути, т.е. суть назначения поэта, по Фету, - не в одиноком противостоянии трудностям жизни, а в указании истинного пути другим людям. Вслед за поэтом, знающим истину, которую и символизирует «хоругвь священная», идет «толпа живая». В стихотворении автор использует устаревшие слова: десна, чело, позволяющие вспомнить строки пушкинского «Пророка» и придающие переживаниям фетовского героя торжественность и величие:
Хоругвь священную подъяв своей десной,
Иду, и тронулась за мной толпа живая,
И потянулись все по просеке лесной,
И я блажен и горд, святыню воспевая.
Пою - и помыслам неведом детский страх:
Пускай на пенье мне ответят воем звери, -
С святыней над челом и песнью на устах,
С трудом, но я дойду до вожделенной двери!
Сам процесс творчества описан в стихотворении «Одним толчком согнать ладью живую», 1887. В конце каждого из первых двух четверостиший, в которых описываются условия творческого вдохновения, ставится точка с запятой, одновременно как бы соединяющая строфы. Каждая строфа передает одно из поэтических переживаний:
Одним толчком согнать ладью живую
С наглаженных отливами песков,
Одной волной подняться в жизнь иную,
Учуять ветр с цветущих берегов;
Доминирование в этой, как и двух последующих строфах глаголов, отсутствие подлежащих - призвано подчеркнуть и активность самого процесса творчества, стремительно захватывающего поэта, вовлекающего его в свою стихию, властно отделяющего его от привычного мира - от «наглаженных отливами песков». Интересно, что метафорой творчества становится плавание, - традиционный символ и жизни, и творчества в мировой и русской поэзии. Этот образ призван представить творчество как процесс, отделяющий человека от привычной стихии, не позволяющий ему ходить по привычной земле, но увлекающий в неизвестный, непредсказуемый мир. Вода - традиционный символ жизни и смерти, рождения и возрождения, погружение в воду - мотив, несущий идею перерождения человека, рождения его к новой жизни.
В третьей строфе появляется еще один глагол, передающий состояние вдохновения, - «подняться». Творчество - это и устремление ввысь от земного бытия и одновременно способность действительно парить над землей. В этом утверждении, столь непривычном для его современников, Фет оказался поразительно близок следующему поэтическому поколению - русским символистам:
Тоскливый сон прервать единым звуком,
Упиться вдруг неведомым, родным,
Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам,
Чужое вмиг почувствовать своим;
В этой строфе появляются новые аспекты в фетовском описании процесса творчества. Тоскливый сон, который прерывает поэт «единым звуком», - это метафора земного бытия, традиционно, и не только у Фета, но и у многих поэтов уподоблявшегося сну. Характерно, что иная жизнь названа и «неведомой», и «родной»: мир идеальный, постигаемый, становится для поэта единственно близким. Но поэт не только принимает идеальное, иное, но и преображает прожитое, возвращает жизни - жизнь («вздох»), страданиям - радость:
Шепнуть о том, пред чем язык немеет,
Усилить бой бестрепетных сердец -
Вот чем певец лишь избранный владеет!
Вот в чем его и признак и венец!
В последней строфе еще сильнее звучит мысль о том, что преображение поэта является условием преображения мира, и только его способность своим тихим словом «шепнуть» о скрытой сути бытия заставляет биться равнодушные сердца и осознается как знак его избранничества и как истинное назначение поэта.
Понимание высочайшего предназначения поэзии и заставляет Фета произносить фразы о ненужности популярности для истинного поэта. В этих фразах нет горькой бравады поэта, не раз слышавшего глумления над задушевными своими стихотворениями, но есть уверенность в недоступности «толпе» высокого поэтического пафоса. Так, в письме к В.И. Штейну Фет заверял: «Если у меня есть что-либо общее с Горацием и Шопенгауэром, то это беспредельное их презрение к умственной черни на всех ступенях и функциях. <...> Мне было бы оскорбительно, если бы большинство понимало и любило бы мои стихотворения: это было бы только доказательством, что они низменны и плохи».
Та же мысль, то же убеждение прозвучали и в предисловии к четвертому выпуску «Вечерних огней», где Фет, упомянув о «взаимном равнодушии» своем и «массы читателей, устанавливающих так называемую популярность», признал абсолютное право «массы читателей» на такое равнодушие. «Нам друг у друга искать нечего», - полагал поэт.
Представление о поэзии - языке богов нашло воплощение и в характерно фетовском образе Музы-богини, неземного, высшего существа. У каждого поэта, как известно, свой образ несущей вдохновение силы и ее воплощения - Музы. У Фета она никогда не представала «дремлющей», как у Пушкина, или «печальной спутницей печальных бедняков», которую можно выстегать кнутом, как у Некрасова. Не могла бы она явиться и «нищенкой», как много позднее - в стихотворениях А. Ахматовой. У Фета это всегда образ прекрасно неземной, возвышенный. Его обращения к Музе напоминают славословия, вдохновенные гимны:
Заботливо храня твою свободу,
Непосвященных я к тебе не звал,
И рабскому их буйству я в угоду
Твоих речей не осквернял.
Все та же ты, заветная святыня,
На облаке, незримая земле,
В венце из звезд, нетленная богиня,
С задумчивой улыбкой на челе.
В стихотворениях, посвященных Музе («Муза», «Музе» и др.), предстает «богиня гордая», «небесная», чьи «могучие дуновения» и «вечно-девственные слова» внушают коленопреклоненному поэту трепетные стихи. Поэт, представляя ее нетленной богиней, наделяет ее, однако, и идеально-женственным обликом, столь напоминающим прекрасную возлюбленную, лирическую героиню фетовских стихотворений:
Отягощала прядь душистая волос
Головку дивную узлом тяжелых кос;
Цветы последние в руке ее дрожали;
Отрывистая речь была полна печали,
И женской прихоти, и серебристых грез,
Невысказанных мук и непонятных слез.
Но, интересно отметить, что, создавая в поэзии образ Музы-богини, поэт в письмах, говоря о своей музе, явно снижает этот образ. Так, в письме Я.П. Полонскому 16 февраля 1892 г. он признается: «Все это время Муза моя сидела как подуреха и даже не выплевывала подсолнечных семечек, но вчера и сегодня оступилась двумя стихотворениями <...>».
Одним из объяснений такого противоречия может быть не раз высказанное Фетом убеждение о несоответствии поэзии и действительности. Поэзия для него неизменно - язык богов, в действительности же идеалы реализовывать не только нельзя, но и не нужно. Об этом Фет заявляет, например, в письме С.В. Энгельгард в 1891 г., где высказывается по поводу стремления Л.Н. Толстого воплотить в жизнь проповедуемые им истины: «Он сам служит наилучшим доказательством того, что идеалов нельзя воплощать в будничной жизни», - писал поэт.
В своих письмах последних лет, после того, как ему возвращена была фамилия Шеншин, поэт отчетливо разделяет Фета и Шеншина. Шеншин - помещик, владелец Воробьевки, автор письма; Фет - поэт, автор стихотворений. Шеншин подписывает письма и иногда сетует на Фета-поэта, рассказывая о его поэтических занятиях, но при этом всячески подчеркивает, что Шеншин - стихов не пишет, это - удел Фета. Что ж, это четкое разделение позволяет объяснить двойственность образа Музы: для Фета-поэта - она нетленная богиня, для Шеншина-автора письма - подуреха.
Но, характерно, что даже эта парадоксальная двойственность Фета - поэта и человека - спустя десятилетие после его смерти стала восприниматься поэтами следующих поколений, прежде всего символистами, как некое исконное противоречие, своего рода универсальный закон, которым отмечен, в сущности, каждый человек.
Фет умирает в 1892 году, измученный тяжелым заболеванием сердца, но находясь в расцвете творческих сил. Подготовленные им четыре выпуска «Вечерних огней», тома воспоминаний, переводы римских поэтов - свидетельство этого необыкновенного взлета творческого духа.
Вопросы о творчестве А.А. Фета
- В чем заключается, по Фету, красота мира?
- В чем своеобразие фетовских пейзажей?
- Как Вы понимаете слова А.А. Фета: «Все, что вечно, - человечно»?
- Каким предстает человек в поэтическом мире Фета?
- В чем видит поэт смысл человеческого существования? Какие образы и мотивы передают фетовский идеал человека?
- В чем видит поэт смысл любви? Какими чертами наделяет Фет лирическую героиню? Какие поэтические идеи сближают Фета с русскими символистами?
- Какие определения истинного поэта характерны для лирики Фета?
- В чем заключается, по Фету, смысл поэтического творчества? С помощью каких мотивов и образов воплощается это представление?
- Какими чертами наделяет свою Музу поэт?
Стихи Фета - это не слова
о красоте, а сама красота,
получившая жизнь в стихе.
В. Кожинов.
Обладая лирическим, по преимуществу, талантом А.А. Фет оставил нам своеобразные поэтические творения: сборники «Лирический пантеон» (1840г.), «Стихотворения» под редакцией Григорьева (1850г.), «Стихотворения» под редакцией Тургенева (1856г.), «Вечерние огни» (1883, 1885, 1888, 1891гг) и переводы. Но несомненно, что к произведениям объемного характера, к поэме, к драме, к эпическим формам поэт не имел расположения.
Интересно в этой связи признание Фета. Рассказывая в своих мемуарах о впечатлении, которое произвела написанная им комедия на И.С. Тургенева, поэт пишет: после чтения комедии «Тургенев дружелюбно посмотрел мне в глаза и сказал: - не пишите ничего драматического. В вас этой жилки совершенно нет» Фет А. Мои воспоминания 1848-1889 ч.1. М., 1890. С. 1..
В поэтическом мире Фета нет явной эволюции, биографических подробностей, а лирический субъект (условный лирический герой) - это «человек вообще, первый человек, лишенный конкретных примет. Он восхищается красотой, наслаждается природой, любит и вспоминает. Образ его любимой тоже обобщен и фрагментарен. Женщина в фетовском мире - не субъект, а объект любви, некий бесплотный образ, скользящая прекрасная тень» Сухих И. Русская литература. XIX век. Афанасий Афанасьевич Фет. // Звезда. 2006. № 4. С. 231.. В своих произведениях Фет тяготеет к изображению настоящего момента, он поэт «мгновения», поэтому яркой чертой его стихотворений является фрагментарность. Н.Н. Страхов писал: «Он певец и выразитель отдельно взятых настроений души или даже минутных, быстро проходящих впечатлений. Он не излагает нам какого-нибудь чувства в его различных фазисах, не изображает какой-нибудь страсти с ее определившимися формами в полноте ее развития; он улавливает только один момент чувства или страсти, он весь в настоящем, в том быстром мгновении, которое его захватило и заставило изливаться чудными звуками» Страхов Н.Н. Литературная критика: Сборник статей. - СПб., 2000. С.424..
Очень важными понятиями для фетовского художественного мира являются идеал и красота. В статье «О стихотворениях Тютчева» Фет замечает: «Пусть предметом песни будут личные впечатления: ненависть, грусть, любовь и пр., но чем дальше поэт отодвинет их от себя как объект, чем с большей зоркостью провидит он оттенки собственного чувства, тем чище выступит его идеал». Здесь же он утверждает: «художнику дорога только одна сторона предметов: их красота, точно так же, как математику дороги их очертания и численность. Красота разлита по всему мирозданию и, как все дары природы, влияет даже на тех, которые ее не сознают, как воздух питает и того, кто, быть может, и не подразумевает его существования».
В формировании эстетики Фета большую роль сыграли антологические стихотворения. «Созерцание прекрасного по Фету, как всякое истинное искусство, возвращает человека в Золотой век, еще не знающий трагедии разлада и страданий века Железного, трагедии отчуждения человека и природы, отчуждения людей: Я посещал тот край обетованный,/ Где золотой блистал когда-то век,/ Где розами и миртами венчанный,/ Под сению дерев благоуханной/ Блаженствовал незлобный человек» Фет как наследник антологических традиций. // Вопросы литературы. 1981. № 7. С. 176 - 177..
Фет в ряде «антологических» стихотворений обнаружил склонность к точному, объективному описанию внешних форм наблюдаемых явлений, то есть обратился к средствам эпического повествования. Однако антологическая поэзия не оказала никакого влияния на характер и направление русской поэзии. Необходимо отметить заметное присутствие в его антологических стихах субъективного настроения, разрушающего строгую объективную созерцательность этого мира.
Однако подражание древней поэзии со стороны внешней красоты пластических форм, в стремлении рисовать словом точные очертания предмета, и со стороны содержания у Фета не имело большого значения в общем объеме его творчества. Для Фета антологические стихи были «пробным камнем», моментом художественного развития, в котором нашли выражение глубокий интерес и любовь поэта к античному искусству.
Антологические стихотворения Фета и его многочисленные переводы из римских классиков дают возможность проследить роль античного искусства в развитии творческих сил Фета, особенно в воспитании чувства классической меры и гармонии, зоркости в отношении к пластической красоте.
Современные исследователи усматривают характерную черту поэзии Фета не в уравновешенности в духе классической древности, а отмечают сосредоточенность поэта на воспроизведении живого впечатления, душевного отклика на явления действительности.
«Поэтическое чувство у Фета является в такой простой, домашней одежде, что необходим очень внимательный глаз, чтоб заметить его, тем более, что сфера мыслей его весьма необширна, содержание не отличается ни многосторонностью, ни глубокомыслием. Из всех сложных и разнообразных сторон внутренней человеческой жизни в душе Фета находит себе отзыв одна только любовь, и то большей частью в виде чувственного ощущения, то есть в самом первобытном, наивном своем проявлении» Русская эстетика и критика 40-50-х годов XIX в. М., 1932. С. 479..
Фет является преимущественно поэтом впечатлений природы. Самую существенную сторону его таланта составляет необыкновенно тонкое, поэтическое чувство природы. В лирическом стихотворении, если оно имеет предметом изображения природу, главное заключается не в самой картине природы, а в том поэтическом ощущении, которое пробуждено у нас природой. Чувство природы у Фета наивное, светлое. Его можно сравнить только с чувством первой любви. В самых обыденных явлениях природы он умеет подмечать тончайшие мимолетные оттенки.
Б.Я. Бухштаб очень точно передает новаторскую сущность олицетворения у Фета: «Внешний мир как бы окрашивается настроениями лирического героя, оживляется, одушевляется ими. С этим связан антропоморфизм, характерное очеловечивание природы в поэзии Фета. Это не тот антропоморфизм, который всегда присущ поэзии как способ метафорической изобразительности. Но когда у Тютчева деревья бредят и поют, тень хмурится, лазурь смеется - эти предикаты уже не могут быть поняты как метафоры. Фет идет в этом дальше Тютчева. Человеческие чувства приписываются явлениям природы без прямой связи со свойствами этих явлений. Лирическая эмоция как бы разливается в природе, заражая ее чувствами лирического «я», объединяя мир настроением поэта» Бухштаб Б.Я. Вступительная статья, составление и примечания // Фет А.А. Стихотворения и поэмы. Л., 1986. С. 28..
«Можно добавить, что в ряде примеров «чувства» и «поведение» природы выступают как активные субъекты, а человек пассивно воспринимает это воздействие» Там же. С.28..
Фет является представителем «чистого искусства». Для его ранней поэзии характерны предметность, конкретность, наглядность, детализированность образов, пластичность. Основная тема любви получает чувственный характер. Поэзия Фета основана на эстетике прекрасного, на принципах гармонии, меры, равновесия. Радостное жизнеутверждение принимает вид умеренного горацианского эпикуреизма.
Нужно сказать, что поэтический талант Фета более походит на талант импровизатора. Его произведения остаются такими, какими вылились в первые минуты. «Строгое художественное чувство формы, не допускающее ни одной смутной черты, ни одного неточного слова, ни одного шаткого сравнения, редко посещает его» Русская эстетика и критика 40 - 50 - х годов XIX в. М., 1982. С. 484..
Фет изначально считал завершенными и те стихотворения, которые изменял под влиянием критики друзей. В Фете вообще мало критического такта, он слишком снисходителен к своим произведениям.
Синтаксис Фета часто противоречит грамматическим и логическим нормам. Он впервые вводит в русскую поэзию безглагольные стихотворения («Шепот», «Буря»). По богатству ритмики, разнообразию строфического построения Фет занимает одно из первых мест в русской поэзии.
Фет был озарен той самой поэтической зоркостью, о которой он писал в статье о Тютчеве: «Там, где обыкновенный глаз и не подозревает красоты, художник ее видит, отвлекает от всех остальных качеств предмета, кладет на нее чисто человеческое клеймо и выставляет на всеобщее уразумение» Русское слово, 1959, №2- С. 67..Чем эта зоркость отрешеннее, объективнее (сильнее), даже при самой своей субъективности, тем сильней поэт, и тем вековечнее его создания» Там же. С. 66.
Отличительной особенностью поэзии Фета является ее музыкальность. Н.Н.Страхов говорил: «Стих Фета имеет волшебную музыкальность и при том постоянно разнообразную; для каждого настроения души у поэта является мелодия, и по богатству мелодии никто с ним не может равняться» Страхов Н.Н. Литературная критика: Сборник статей. - СПб., 2000. С.425.. Великий П.И. Чайковский писал о нем в одном письме: «Фет есть явление совершенно исключительное… Подобно Бетховену ему дана власть затрагивать такие струны души, которые недоступны художникам хотя бы и сильным, но ограниченным пределом слова. Это не просто поэт, скорее - поэт - музыкант, как бы избегающий таких тем, которые легко поддаются выражению словом» Новое исследование о Фете. В.В. Розанов. О писательстве и писателях. М., 1995. С. 617.. Семантическая роль звука поэтики Фета сформулирована им в следующем его четверостишье: «Поделись живыми снами,/ Говори душе моей;/ Что не выскажешь словами, Звуком на душу навей».
Психологическому анализу у Фета подвергаются сложные, трудно передаваемые словом состояния душевного мира человека, о котором никто до него не писал. Н.Н. Страхов писал: «стихи Фета всегда имеют совершенную свежесть; они никогда не заношены, они никаких других стихов, ни своих, ни чужих, не напоминают; они свежи и непорочны, как только что распустившийся цветок; кажется, они не пишутся, а рождаются целиком» Страхов Н.Н. Литературная критика: Сборник статей. - СПб., 2000. С.426.. Именно передача тончайших переживаний, фиксация беглых настроений сближает Фета со Львом Толстым, с его психологизмом, который Чернышевский назвал «диалектикой души». В поэтике Фета, как и Толстого, мы никогда не обнаружим избитых фраз и определений. Он открывает то, что увидел только он и никто до него. Илья Толстой в своих воспоминаниях пишет: «Отец говорил про Фета, что главная заслуга его - это, что он мыслит самостоятельно, своими, ниоткуда не заимствованными мыслями и образами, и он считал его наряду с Тютчевым в числе лучших наших поэтов» Толстой И. Мои воспоминания. М., 2000. С. 202..
Некрасов писал: «Человек, понимающий поэзию… ни в одном русском авторе после А.С. Пушкина не почерпнет столько поэтического наслаждения, сколько доставит ему г. Фет» Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем. Т.9. М., 1950. С. 279.
«У Фета стих обладает высшей гармонией и завершенностью» - отмечает В. Кожинов. Кожинов В. Как пишут стихи. М.,2001. С.187.
«В произведениях Фета есть звук, которого до него не слышно было в русской поэзии - это звук светлого, праздничного чувства жизни. В картинах ли природы, в движениях ли собственного сердца, но постоянно чувствуется, что жизнь отзывается в них со светлой, ясной стороны своей, в какой-то отрешенности от всех житейских тревог, отзывается тем, что в ней есть цельного, гармонического, восхитительного, именно тем, чем она есть - высочайшее блаженство. Всякому, вероятно, знакомы эти мимолетные минуты безотчетно-радостного чувства жизни». Фет схватывает их на лету и дает чувствовать в своей поэзии. Почти во всех его произведениях сверкает эта светлая, искристая струя, поднимающая наш обыденный, будничный строй жизни на какой-то вольный, праздничный тон, уносящий душу в светлую, блаженную сферу» Русская эстетика и критика 40 - 50 - х годов XIX в. М., 1992. С.501..
В русской поэзии трудно найти поэта более "мажорного", чем Афанасий Афанасьевич Фет (1820-1892) . Это поэзия жизнеутверждающей мощи, которой напоен каждый звук, первозданной свежести и благоухания. Поэзия Фета ограничена узким кругом тем. В ней отсутствуют гражданские мотивы, социальные вопросы. Суть его взглядов на назначение поэзии в выходе из мира страданий и печали окружающей жизни - погружение в мир красоты. Именно красота - главный мотив и идея творчества великого русского лирика. Красота, явленная в поэзии Фета, - стержень бытия и мира. Тайны красоты, язык ее созвучий, ее многоликий образ и стремится воплотить поэт в своих творениях. Поэзия - храм искусства, а поэт - жрец этого храма. Сердце трепещет отрадно и больно, Подняты очи, и руки воздеты, Здесь на коленях я словно невольно, Как и бывало, пред вами, поэты. Основные темы поэзии Фета - природа и любовь, как бы слитые воедино. Именно в природе и любви, как в единой мелодии, соединены вся красота мира, вся радость и очарование бытия. В 1843 году появилось стихотворение Фета, которое по праву можно назвать его поэтическим манифестом: Я пришел к тебе с приветом Рассказать, что солнце встало, Что оно горячим светом По листам затрепетало; Рассказать, что лес проснулся, Весь проснулся, веткой каждой, Каждой птицей встрепенулся И весенней полон жаждой; Рассказать, что с той же страстью, Как вчера, пришел я снова, Что душа все так же счастью И тебе служить готова; Рассказать, что отовсюду На меня весельем веет, Что не знаю сам, что буду Петь, - но только песня зреет. Три поэтических предмета - природа, любовь и песня - тесно связаны между собой, проникают друг в друга, образуя фетовскую вселенную красоты. Используя прием олицетворения, Фет одушевляет природу, она у него живет: "лес проснулся", "солнце встало... затрепетало". И поэт полон жажды любви и творчества. Оказывается, что это всего лишь блики от костра вызывают впечатление, будто деревья шатаются. Но именно это первое впечатление, а не сами гигантские ели стремился запечатлеть в своем стихотворении Фет. Фет сознательно изображает не сам предмет, а то впечатление, которое этот предмет производит. Его не интересуют детали и подробности, не привлекают неподвижные, законченные формы, он стремится передать изменчивость природы, движение человеческой души. Эту творческую задачу помогают решить своеобразные изобразительные средства: не четкая линия, а размытые контуры, не цветовой контраст, а оттенки, полутона, незаметно переходящие один в другой. Поэт воспроизводит в слове не предмет, а впечатление. С таким явлением в литературе мы впервые сталкиваемся именно в поэзии Фета. (В живописи это направление называется импрессионизмом.) Привычные образы окружающего мира приобретают совершенно неожиданные свойства. И хотя в стихах Фета очень много вполне конкретных цветов, деревьев, птиц, изображены они необычно. И эту необычность нельзя объяснить только тем, что Фет широко использует олицетворение: Сбирались умирать последние цветы И ждали с грустию мороза... или: Цветы глядят с тоской влюбленной, Безгрешно чисты, как весна... Фет не столько уподобляет природу человеку, сколько наполняет ее человеческими эмоциями, так как предметом его поэзии становятся чаще всего именно чувства, а не явления, которые их вызывают. Часто искусство сравнивают с зеркалом, отражающим реальную действительность. Фет же в своих стихах изображает не предмет, а его отражение; пейзажи, "опрокинутые" в зыбкие воды ручья, залива, как бы двоятся; неподвижные предметы колеблются, качаются, дрожат, трепещут: Над озером лебедь в тростник протянул, В воде опрокинулся лес, Зубцами вершин он в заре потонул, Меж двух изгибаясь небес. Свидание влюбленных у водоема в стихотворении "Ива" столь трепетно, что, боясь взглянуть на свою возлюбленную, юноша всматривается в ее отражение в воде, и так же, как дрожит и мерцает ее отражение, трепещет взволнованная душа влюбленных. В этом зеркале под ивой Уловил мой взгляд ревнивый
Фетовскую лирику можно было бы назвать романтической. Но с одним важным уточнением: в отличие от романтиков, идеальный мир для Фета - это не небесный мир, недостижимый в земном существовании «дальний край родной». В представлении об идеале все же отчетливо доминируют приметы земного бытия. Так, в стихотворении «О нет, не стану звать утраченную радость...» (1857) лирическое «я», стремясь избавить себя от «тоскливой жизни цепи», иное бытие представляет как «тихий земной идеал». «Земной идеал» для лирического «я» - тихая прелесть природы и «друзей лелеющий союз»:
Пускай с души больной, борьбою утомленной,
Без грохота спадет тоскливой жизни цепь,
И пусть очнусь вдали, где к речке безыменной
От голубых холмов бежит немая степь.
Где с дикой яблонью убором спорит слива,
Где тучка чуть ползет, воздушна и светла,
Где дремлет над водой поникнувшая ива
И вечером, жужжа, к улью летит пчела.
Быть может... Вечно вдаль с надеждой смотрят очи! -
Там ждет меня друзей лелеющий союз,
С сердцами чистыми, как месяц полуночи,
С душою чуткою, как песни вещих муз <...>
Мир, где герой обретает спасение от «тоскливой жизни цепи», наполнен все же приметами именно земной жизни - это расцветшие весенние деревья, светлые облака, жужжание пчел, растущая над рекой ива - бесконечная земная даль и небесное пространство. Анафора, использованная во второй строфе, еще более подчеркивает единство земного и небесного миров, и составляющих идеал, к которому стремится лирическое «я».
Очень ярко внутреннее противоречие в восприятии земной жизни отразилось в стихотворении 1866 г. «Блеском вечерним овеяны горы»:
Блеском вечерним овеяны горы.
Сырость и мгла набегают в долину.
С тайной мольбою подъемлю я взоры:
- «Скоро ли холод и сумрак покину?»
Настроение, переживание, выразившееся в этом стихотворении, - острая тоска по иному, высшему миру, которую внушает видение величественных гор, позволяет вспомнить одно из известнейших стихотворений А.С. Пушкина «Монастырь на Казбеке». Но отчетливо различны идеалы поэтов. Если для пушкинского лирического героя идеал - «заоблачная келья», в образе которой соединяются мечты об одиноком служении, о разрыве с земным миром и о восхождении к миру небесному, совершенному, то идеал фетовского героя - это тоже мир, далекий от «холода и сумрака» долины, но не требующий разрыва с миром людей. Это человеческая жизнь, но гармонически слитая с небесным миром и потому более прекрасная, совершенная:
Вижу на том я уступе румяном -
двинуты кровель уютные гнезды;
Вон засветились под старым каштаном
Милые окна, как верные звезды.
Красота мира для Фета заключалась и в скрытой мелодии, которой, по мнению поэта, обладают все совершенные предметы и явления. Способность слышать и передавать мелодии мира, музыку, которой пронизано существование каждого явления, каждой вещи, каждого предмета можно назвать одной из особенностей мировидения автора «Вечерних огней». Эта особенность поэзии Фета была отмечена еще его современниками. «Фет в лучшие свои минуты, - писал П.И. Чайковский, - выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область... Это не просто поэт, скорее поэт-музыкант, как бы избегающий даже таких тем, которые легко поддаются выражению словом».
Известно, с каким сочувствием этот отзыв был принят Фетом, признававшимся, что его «всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки», в которую он уходил, насколько хватало его сил. Еще ранее в одной из статей, посвященных Ф.И. Тютчеву, он писал: «Слова: поэзия язык богов - не пустая гипербола, а выражает ясное понимание сущности дела. Поэзия и музыка не только родственны, но нераздельны». «Ища воссоздать гармоническую правду, душа художника, - по словам Фета, - сама приходит в соответственный музыкальный строй». Поэтому слово «пою» для выражения процесса творчества ему казалось наиболее точным.
Исследователи пишут об «исключительной восприимчивости автора «Вечерних огней» к впечатлениям музыкального ряда». Но дело не только в мелодичности стихов Фета, а в способности поэта слышать мелодии мира, явно недоступные уху простого смертного, не поэта. В статье, посвященной лирике Ф.И. Тютчева, сам Фет отметил «гармоническое пение» как свойство красоты, и способность только избранного поэта слышать эту красоту мира. «Красота разлита по всему мирозданию, - утверждал он. - Но для художника недостаточно бессознательно находиться под влиянием красоты или даже млеть в ее лучах. Пока глаз его не видит ее ясных, хотя и тонко звучащих форм, там, где мы ее не видим или только смутно ощущаем, - он еще не поэт…». Одно из фетовских стихотворений - «Весна и ночь покрыли дол…» - отчетливо передает, как возникает эта связь между музыкой мира и душой поэта:
Весна и ночь покрыли дол,
Душа бежит во мрак бессонный,
И внятно слышен ей глагол
Стихийной жизни, отрешенной.
И неземное бытие
Свой разговор ведет с душою
И веет прямо на нее
Своею вечною струею.
Как бы доказывая пушкинскую мысль об истинном поэте-пророке как обладателе особого зрения и особого слуха, фетовский лирический субъект видит скрытое от глаз непосвященных существование вещей, слышит то, что недоступно слуху обычного человека. У Фета можно встретить поразительные образы, которые у другого поэта, вероятно, казались бы парадоксом, может быть, неудачей, но они весьма органичны в поэтическом мире Фета: «шепот сердца»,«и я слышу, как сердце цветет», «сердца звучный пыл сиянье льет кругом», «язык ночных лучей», «тревожный ропот тени ночи летней». Герой слышит «цветов обмирающий зов» («Чуя внушенный другими ответ...», 1890), «рыданье трав», «яркое молчанье» мерцающих звезд («Сегодня все звезды так пышно...»). Способностью слышать обладают сердце и рука лирического субъекта («Люди спят, - мой друг, пойдем в тенистый сад...»), мелодией или речью обладает - ласка («Отзвучала последняя нежная ласка...», «Чуждые огласки...»). Мир воспринимается с помощью скрытой от всех, но явственно слышимой лирическим «я» мелодии. «Хор светил» или «звездный хор» - эти образы не раз встречаются в фетовских произведениях, указывая на тайную музыку, которой пронизана жизнь Вселенной («Я долго стоял неподвижно...», 1843; «На стоге сена ночью южной...», 1857; «Вчера расстались мы с тобой...», 1864).
Человеческие чувства, переживания остаются в памяти тоже мелодией («Какие-то носятся звуки / И льнут к моему изголовью. / Полны они томной разлуки, / Дрожат небывалой любовью»). Интересно, что сам Фет, объясняя тютчевские строки «поют деревья», - писал так: «Не станем, подобно классическим комментаторам, объяснять это выражение тем, что тут поют спящие на деревьях птицы, - это слишком рассудочно; нет! Нам приятнее понимать, что деревья поют своими мелодическими весенними формами, поют стройностью, как небесные сферы».
Спустя много лет, в известной статье «Памяти Врубеля» (1910) Блок даст свое определение гения и отличительной чертой гениального художника признает именно способность слышать - но не звуки земного бытия, а таинственные слова, доносящиеся из иных миров. Этим талантом в полной мере был наделен А.А. Фет. Но, как никто из поэтов, он обладал способностью слышать «гармонический тон» и всех земных явлений, и именно эту скрытую мелодию вещей передавать в своей лирике.
Еще одну особенность мировосприятия Фета можно выразить с помощью утверждения самого поэта в письме С.В. Энгельгардт: «Жаль, что новое поколение, - писал он, - ищет поэзию в действительности, когда поэзия есть только запах вещей, а не самые вещи». Именно благоухание мира тонко почувствовал и передал Фет в своей поэзии. Но и здесь сказалась одна особенность, которую первым отметил А.К. Толстой, написавший, что в стихотворениях Фета «пахнет душистым горошком и клевером», «запах переходит в цвет перламутра, в сияние светляка, а лунный свет или луч утренней зари переливается в звук». В этих словах верно схвачена способность поэта живописать тайную жизнь природы, ее вечную изменчивость, не признавая привычных для обыденного сознания четких границ между цветом и звуком, запахом и цветом. Так, например, в поэзии Фета «сияет мороз» («Ночь светла, мороз сияет»), звуки обладают у него способностью «гореть» («Словно все и горит и звенит заодно») или сиять («сердца звучный пыл сиянье льет кругом»). В стихотворении, посвященном Шопену («Шопену», 1882), мелодия не замолкает, а именно угасает.
Стало уже традиционным представление об импрессионистической манере Фета рисовать мир природных явлений. Это верное суждение: Фет стремится передать жизнь природы в ее вечной изменчивости, он не останавливает «прекрасное мгновение», а показывает, что в жизни природы нет даже мгновенной остановки. И это внутреннее движение, «животрепещущие колебания», присущие, по словам самого Фета, всем предметам, явлениям бытия, также оказываются проявлением красоты мира. И потому в своей поэзии Фет, по точному наблюдению Д.Д. Благого, «<...>даже неподвижные предметы, в соответствии со своим представлением об их «сокровенной сущности», приводит в движение: заставляет колебаться, качаться, дрожать, трепетать».
Своеобразие пейзажной лирики Фета отчетливо передает стихотворение 1855 г. «Вечер». Уже первая строфа властно включает человека в таинственную и грозную жизнь природы, в ее динамику:
Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу.
Отсутствие подлежащих в описании природных явлений позволяет передать таинственность природной жизни; доминирование глаголов - усиливает ощущение ее изменчивости. Ассонанс (о-у-ю), аллитерация (п-р-з) отчетливо воссоздают многоголосие мира: рокотание далекого грома, отзвуки на него в притихших в ожидании грозы лугах и рощи. Еще более усиливается ощущение стремительно меняющейся, исполненной движения жизни природы во второй строфе:
Далеко, в полумраке, луками
Убегает на запад река;
Погорев золотыми каймами,
Разлетелись, как дым, облака.
Мир как бы увиден лирическим «я» с высоты, его глаз охватывает беспредельные просторы родного края, душа устремляется вслед за этим стремительным движением реки и облаков. Фет поразительно может передать не только видимую красоту мира, но и движение воздуха, его колебания, позволяет и читателю ощутить тепло или холод предгрозового вечера:
На пригорке то сыро, то жарко -
Вздохи дня есть в дыханьи ночном...
Но зарница уж теплится ярко
Голубым и зеленым огнем.
Пожалуй, можно было бы сказать, что темой фетовских стихотворений о природе становится именно изменчивость, таинственная жизнь природы в вечном движении. Но в то же время в этой изменчивости всех природных явлений поэт стремится увидеть некое единство, гармонию. Эта мысль о единстве бытия определяет столь частое появление в лирике Фета образа зеркала или мотива отражения: земля и небо отражают друг друга, повторяют друг друга. Д.Д. Благой очень точно подметил «пристрастие Фета и к воспроизведению, наряду с прямым изображением предмета, его отраженного, мобильного «двойника»: звездное небо, отражающееся в ночном зеркале моря <...>, «повторяющие» себя пейзажи, «опрокинутые» в зыбкие воды ручья, реки, залива». Этот устойчивый в поэзии Фета мотив отражения можно объяснить идеей всеединства бытия, которую Фет и декларативно утверждал в своих стихотворениях: «И как в росинке чуть заметной / Весь солнца лик ты узнаешь, / Так слитно в глубине заветной / Все мирозданье ты найдешь».
Впоследствии, анализируя фетовские «Вечерние огни», известный русский философ Вл. Соловьев так определит фетовскую концепцию мира: «<...> Не только каждое нераздельно пребывает во всем, но и все нераздельно присутствует в каждом <...>. Истинное поэтическое созерцание <...> видит абсолютное в индивидуальном явлении, не только сохраняя, но и бесконечно усиливая его индивидуальность».
Это сознание единства природного мира определяет и всеохватность фетовских пейзажей: поэт как бы стремится одним взглядом охватить безграничность пространства в один миг мировой жизни: землю - реку, поля, луга, леса, горы, и небо и показать стройную гармонию в этой беспредельной жизни. Взгляд лирического «я» мгновенно перебегает от земного мира к небесному, от близи к бесконечно уходящей в беспредельность дали. Своеобразие фетовского пейзажа отчетливо видно в стихотворении «Вечер», с запечатленным здесь неостановимым движением природных явлений, которому противостоит только временный покой человеческой жизни:
Жди ясного на завтра дня.
Стрижи мелькают и звенят.
Пурпурной полосой огня
Прозрачный озарен закат.
В заливе дремлют корабли, -
Едва трепещут вымпела.
Далеко небеса ушли -
И к ним морская даль ушла.
Так робко набегает тень,
Так тайно свет уходит прочь,
Что ты не скажешь: минул день,
Не говоришь: настала ночь.
Фетовские пейзажи как бы увидены с вершины горы или с птичьего полета, в них поразительно сливается видение какой-нибудь незначительной детали земного пейзажа со стремительно убегающей вдаль рекой или безграничной степью, или морской далью и еще более безграничным небесным пространством. Но малое и великое, близкое и дальнее соединяются в единое целое, в гармонически прекрасную жизнь вселенной. Эта гармония проявляется в способности одного явления отзываться на другое явление, как бы зеркально повторять его движение, его звучание, его устремление. Эти движения часто незаметны взгляду (вечер веет, степь дышит), но включаются в общее неостановимое движение вдаль и ввысь:
Теплый вечер тихо веет,
Жизнью свежей дышит степь,
И курганов зеленеет
Убегающая цепь.
И далеко меж курганов
Темно-серою змеей
До бледнеющих туманов
Пролегает путь родной.
К безотчетному веселью
Подымаясь в небеса,
Сыплет с неба трель за трелью
Вешних птичек голоса.
Очень точно своеобразие фетовских пейзажей можно передать его же строчками: «Как будто из действительности чудной / Уносишься в воздушную безбрежность». Стремление живописать постоянно изменяющуюся и в то же время единую в своих устремлениях жизнь природы определяет и обилие анафор в фетовских стихотворениях, как бы соединяющих общим настроением все многочисленные проявления природной и человеческой жизни.
Но весь бесконечный, безграничный мир, как солнце в капле росы, отражается в человеческой душе, бережно хранится ею. Созвучие мира и души - постоянная тема фетовской лирики. Душа, как зеркало, отражает мгновенную изменчивость мира и сама меняется, подчиняясь внутренней жизни мира. Именно поэтому в одном из стихотворений Фет и называет душу «мгновенной»:
Тихонько движется мой конь
По вешним заводям лугов,
И в этих заводях огонь
Весенних светит облаков,
И освежительный туман
Встает с оттаявших полей...
Заря, и счастье, и обман -
Как сладки вы душе моей!
Как нежно содрогнулась грудь
Над этой тенью золотой!
Как к этим призракам прильнуть
Хочу мгновенною душой!
Можно отметить еще одну особенность фетовских пейзажей - их очеловеченность. В одном из своих стихотворений поэт напишет: «То, что вечно, - человечно». В статье, посвященной стихотворениям Ф.И. Тютчева, Фет отождествлял антропоморфизм и красоту. «Там, - писал он, - где обыкновенный глаз и не подозревает красоты, - художник ее видит, <...> кладет на нее чисто человеческое клеймо <...>. В этом смысле всякое искусство - антропоморфизм <...>. Воплощая идеал, человек неминуемо воплощает человека». «Очеловеченность» сказывается прежде всего в том, что природа, как и человек, наделяются поэтом «чувством». В своих воспоминаниях Фет утверждал: «Недаром Фауст, объясняя Маргарите сущность мироздания, говорит: «Чувство - все». Это чувство, - писал Фет, - присуще неодушевленным предметам. Серебро чернеет, чувствуя приближение серы; магнит чувствует близость железа и т.д.». Именно признание в природных явлениях способности чувствовать определяет своеобразие фетовских эпитетов и метафор (кроткая, непорочная ночь; печальная береза; пылкие, томные, веселые, грустные и нескромные лица цветов; лицо ночи, лицо природы, лики зарниц, беспутный побег колючего снега, воздух робеет, веселье дубов, счастье плакучей ивы, молятся звезды, сердце цветка).
Выражением полноты чувств становятся у Фета «дрожь», «трепет», «вздох» и «слезы» - слова, неизменно появляющиеся при описании природы или человеческих переживаний. Дрожат луна («Мой сад»), звезды («Ночь тиха. По тверди зыбкой»). Дрожь и трепет - передают у Фета полноту чувств, полноту жизни. И именно на «дрожь», «трепет», «дыхание» мира отзывается чуткая душа человека, отвечая тем же «трепетом» и «дрожью». Об этом созвучии души и мира писал Фет в стихотворении «Другу»:
Пойми, что сердце только чует
Невыразимое ничем,
То, что в явленьи незаметно
Дрожит, гармонией дыша,
И в тайнике своем заветном
Хранит бессмертная душа.
Неспособность «трепетать» и «дрожать», т.е. сильно чувствовать, для Фета становится доказательством безжизненности. И потому среди немногих отрицательных для Фета явлений природы - надменные сосны, которые «не знают трепета, не шепчут, не вздыхают» («Сосны»).
Но дрожь и трепет - не столько физическое движение, сколько, пользуясь выражением самого Фета, «гармонический тон предметов», т.е. уловленное в физическом движении, в формах внутреннее звучание, скрытый звук, мелодия. Это соединение «дрожания» и «звучания» мира передается во многих стихотворениях, например, «На стоге сена ночью южной»:
На стоге сена ночью южной
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.
Интересно, что в статье «Два письма о значении древних языков в нашем воспитании» Фет задавался вопросом, как познать сущность вещей, скажем, одной из дюжины рюмок. Исследование формы, объема, веса, плотности, прозрачности, - утверждал он, - увы! оставляют «тайну непроницаемой, безмолвной, как смерть». «Но вот, - пишет он далее, - наша рюмка задрожала всей своей нераздельной сущностью, задрожала так, как только ей одной свойственно дрожать, вследствие совокупности всех исследованных и неисследованных нами качеств. Она вся в этом гармоническом звуке; и стоит только запеть и свободным пением воспроизвести этот звук, для того чтобы рюмка мгновенно задрожала и ответила нам тем же звуком. Вы несомненно воспроизвели ее отдельный звук: все остальные подобные ей рюмки молчат. Одна она трепещет и поет. Такова сила свободного творчества». И далее Фет формулирует свое понимание сути художественного творчества: «Человеку-художнику дано всецельно овладевать самой сокровенной сущностью предметов, их трепетной гармонией, их поющей правдой».
Но свидетельством полноты бытия природы становится для поэта способность не только трепетать и дрожать, а и дышать и плакать. В стихотворениях Фета дышат ветер («Солнце нижет лучами в отвес...»), ночь («Встает мой день, как труженик убогий...»), заря («Сегодня все звезды так пышно...»), лес («Солнце нижет лучами в отвес...»), морской залив («Морской залив»), весна («На распутье»), вздыхают волна («Какая ночь! Как воздух чист...»), мороз («Сентябрьская роза»), полдень («Соловей и роза»), ночное селенье («Это утро, радость эта...»), небо («Пришла, - и тает все вокруг...»). В его поэзии рыдают травы («В лунном сиянии...»), плачут березы и ивы («Сосны», «Ивы и березы»), дрожит в слезах сирень («Не спрашивай, над чем задумываюсь я...»), «блистают» слезами восторга, плачут розы («Знаю, зачем ты, ребенок больной...», «Полно спать: тебе две розы...»), «росою счастья плачет ночь» (Не упрекай, что я смущаюсь...»), плачут солнце («Вот и летние дни убавляются...»), небо («Дождливое лето»), «трепещут слезы во взоре звезд» («Молятся звезды, мерцают и рдеют...»).
